Александр михайлович тверской. Великий князь Александр (Сандро) Михайлович Романов — создатель русской авиации и Крым Князь александр михайлович романов

Я внезапно проснулся, так как почувствовал прикосновение чего-то холодного к моему лбу. Я поднял руку, но грубый голос произнес надо мною угрожающе:

Не двигаться, а то пристрелю на месте!

Я открыл глаза и увидел двух людей, которые стояли, над моей кроватью. Судя по серому свету, пробивавшемуся чрез окна, было, вероятно, около четырех часов утра.

Что вам угодно? - спросила жена. - Если вам нужны мои драгоценности, вы найдете их на столике в углу.

Мы и не думали о ваших драгоценностях, - ответил тот же голос. - Нам нужны вы, аристократы! Всякое сопротивление бесполезно. Дом окружен со всех сторон. Мы представители Севастопольского совета и пришли вас всех обыскать. Потрудитесь слушаться моих приказаний.

Эй, кто там? - закричал он кому-то в темноту. - Дайте огня! Гражданин Романов хочет видеть подпись победоносного пролетариата.

В ответ из темноты раздался смех, и в комнату из коридора вошло несколько человек.

Свет зажгли. Комната наполнилась толпой матросов, вооруженных до зубов. Мне предъявили приказ.

Согласно приказу, наряду матросов предписывалось произвести подробный обыск имения, называемого Ай-Тодор, в котором жили гражданин Александр Романов и его жена Ксения Романова и их дети.

Уберите, пожалуйста, ваши винтовки и дайте нам возможность одеться, - предложил я, думая, что если моя просьба будет уважена, то это означало, что нас намеревались увезти в тюрьму.

Но предводитель матросов, по-видимому, угадал мои мысли и иронически улыбнулся.

Не стоит одеваться, гражданин Романов. Мы вас еще не собираемся увезти. Потрудитесь встать и показать нам весь ваш дом.

Он сделал знак матросу, и тот отодвинул на два вершка дуло револьвера от моей головы.

Я засмеялся:

Неужели вы так боитесь двух безоружных людей?

С врагами народа мы должны быть осторожными, - серьезно заметил он, - Почем мы знаем, быть может у вас имеется какая-нибудь скрытая сигнализация?

Курить можно?

Да. Только не заговаривайте мне зубы. Мы должны делать наше дело. Во-первых, нам надо осмотреть ваш большой письменный стол в библиотеке. Дайте ключи. Мы не собираемся ломать у вас мебели. Все это - народное добро.

Я достал ключи из-под подушки.

Вот ключи. Но где же комиссар Временного Правительства?

Он не нужен. Мы обойдемся и без него. Показывайте дорогу.

Окруженный матросами с револьверами, наведенными на меня, я повел моих гостей по коридору. В доме находилось не менее пятидесяти матросов. У каждой двери мы натыкались на новую группу вооруженных.

Однако! - не удержался я от замечания предводителю: - даже на вдовствующую Императрицу и маленьких детей приходится по шести человек на каждого.

Он не обратил внимания на мою иронию и указал на окно: три громадных грузовика, наполненных солдатами, с пулеметами на особых платформах стояли на лужайке.

Я помог ему открыть стол. Он выбрал пачку писем с иностранными марками.

Переписка с противником. Для начала недурно!

К сожалению, я должен разочаровать вас. Все это письма, написанные моими английскими родственниками.

Оно из Франции.

Что Франция, что Германия - для нас все одно! Все это капиталистические враги рабочего класса.

После десятиминутных поисков, ему, наконец, удалось найти ящик, в котором находились письма, написанные на языке, который он мог понять. Он медленно начал их перечитывать.

Посмотрите на даты. Все эти письма были написаны еще до войны.

Хорошо. Это решат товарищи в Севастополе.

Вы собираетесь взять у меня мою личную корреспонденцию?

Конечно. У нас по этой части имеются специалисты. Я, собственно говоря, пришел искать оружие. Где ваши пулеметы?

Вы смеетесь?

Я говорю совершенно серьезно. Обещаю вам в присутствии моих товарищей, что вам ничего не угрожает, если вы выдадите ваши пулеметы без сопротивления. Рано или поздно, мы их найдем, и тем хуже будет для вас и для вашей семьи.

Продолжать этот спор было бесполезно. Я закурил папиросу и уселся в кресло.

Раз, два, три, - угрожающе поднялся он. - Что, мы производим обыск или же нет?

Вам лучше знать.

Хорошо. Товарищи, приступите к подробному обыску.

Лишь в шесть часов вечера они двинулись обратно в Севастополь, оставив дом в полнейшем беспорядке и захватив с собою мою личную корреспонденцию и Библию, принадлежавшую моей теще. Вдовствующая Императрица умоляла не лишать ее этой драгоценности и предлагала взамен все свои драгоценности.

Мы не воры, - гордо заявил предводитель шайки, совершенно разочарованный неудачей своей миссии: - это контрреволюционная книга, и такая почтенная женщина, как вы, не должны отравлять себя подобной чепухой.

Глава II. Мое рождение

Глава III. Моя первая война

Глава IV. Княгиня Юрьевская

Глава V. Император Александр III

Глава VI. Юность и совершеннолетие

Глава VII. Плавание Великого Князя

Глава VIII. Женитьба

Глава IX. Царская фамилия

Глава X. Царские миллионы

Глава XI. Император Николай II

Глава XII. Оловянные боги

Глава XIII. Гроза надвигается…

Глава XIV. Тысяча девятьсот пятый год

Глава XV. Биарриц. Начало авиации

Глава XVI. Накануне

Глава XVII. Война и революция

Глава XVIII. Бегство

Глава XIX. После бури

Глава XX. Заключение

Великий Князь Александр Михайлович

Моя книга воспоминаний впервые увидела свет на английском языке в Нью-Йоркском издании Феррер и Рейнхерт.

Теперь я с удовольствием иду навстречу желанию издательства Иллюстрированной России познакомить с моим трудом русского читателя, предоставив право издания книги на русском языке в виде приложения к журналу в 1933 году.

Я написал эту книгу, не преследуя никаких политических целей и никаких общественных задач.

Просто в соответствии с пережитым я захотел рассказать, что память сохранила, а главное отметить этапы того пути, который привел меня к мысли, что единственное ценное в нашей жизни это работа духа и освобождение живительных сил нашей души от всех пут материальной цивилизации и ложных идеалов.

Я верю, что после тяжелых испытаний в России зародится Царство Духа, Царство освобождения души человека.

Не может быть Голгофы без Воскресения. А более тяжкой Голгофы, чем Голгофа Великомученицы России, мир не видел.

Будем верить в Царство Духа.

Вот что я хотел сказать моим русским читателем.

Великий Князь Александр Михайлович

Июнь 1932 г.

Высокий, с военной выправкой, человек торопливо пересек залитый дождями дворик в Таганроге около дворца и вышел на улицу.

У ворот часовой отдал ему честь, но незнакомец его не заметил. Еще миг и высокий человек исчез во тьме ноябрьской ночи, окутавшей словно пеленой туманом этот южный, приморский городок.

Это кто был? - спросил сонный гвардейский капрал, возвращающийся с кругового обхода.

Его Императорское Величество вышли на раннюю прогулку-ответил часовой, но голос его звучал как-то неуверенно.

Да ты с ума сошел, - напустился на него капрал, - разве ты не знаешь, что Его Величество тяжко болен, что доктора потеряли всякую надежду и ждут конца Государя до рассвета?

Оно может так, - сказал часовой, - но ни у кого другого нет таких сгорбленных плеч, как у Государя. Я его знаю ведь. Каждый день в течение трех месяцев вижу его.

Разговор замолк. Часовой опять замер на своем посту.

Несколько часов спустя глухой звон колоколов, разносясь в воздухе на далекие версты вокруг, возвестил русским людям, что Император и Самодержец BсeРоссийский, победитель Наполеона, Александр I, в Бозе почил.

Несколько фельдъегерей были срочно отправлены в С.Петербург, чтобы сообщить о происшедшем Правительству и законному Наследнику, брату почившего царя, Великому Князю Константину Павловичу.

Офицеру, пользовавшемуся особым доверием, был отдан приказ доставить царские останки в столицу. В течение следующих десяти дней русский народ, затаив дыхание, смотрел на бледного, изможденного человека, сидевшего позади запечатанного гроба на траурной колеснице, которая мчалась со скоростью, напоминавшей атаку французской кавалерии. Ветераны Аустерлица, Лейпцига и Парижа, стоявшие вдоль длинного пути, в недоумении качали головами и говорили, какой странный конец царствования, из превзойденного никем великолепием и славой побед!

Правительство дало краткий приказ не выставлять тела усопшего Императора для поклонения народа.

Тщетно иностранные дипломаты и придворные старались постичь причину таинственности. Спрошенные отговаривались незнанием и только разводили руками.

Но тут произошло событие, заставившее все взоры отвернуться от царского катафалка к площади Сената. Наследник Престола Великий Князь Константин отрекся от своих прав на престол в пользу своего младшего брата Николая Павловича. Счастливо женатому морганатическим браком на польке Грудзинской Константину не захотелось променять мирную семейную жизнь в Варшаве на превратности венценосца. Он просил его не винить и выразил уверенность, что все подчинятся его воле. Гробовым молчанием встретил Сенат чтение собственноручно написанного отречения Великого Князя Константина.

Имя Нового Наследника Великого Князя Николая было мало знакомо. У Императора Павла I было четыре сына, и трудно было предвидеть, что красавец Александр I умрет бездетным, и что мужественный Константин поразит Россию неожиданностью отречения. Будучи на несколько лет моложе своих братьев, Великий Князь Николай до декабря 1825 года проходил обычную строевую карьеру, а потому лишь военные круги могли судить о способностях и характере нового Императора.

Хороший и исполнительный строевой офицер, Великий Князь Николай привык к дисциплине и провел немало часов своей жизни в приемных высших сановников Империи. У него было много высоких качеств и никакого знакомства с государственными делами; он никогда не принимал участия в заседаниях Государственного Совета. К счастью для России, он мог положиться на знания и опыт любивших родину сановников Империи. Эта последняя мысль ободрила тех министров, которые отправлялись представляться юному правителю России.

Однако, некоторая холодность омрачила первое представление. Новый Император заявил, прежде всего, что он желал бы лично прочесть письмо Константина Павловича. Как человек военный, великий князь Николай опасался интриг со стороны гражданских сановников. Ему дали письмо. Он внимательно его прочел и рассмотрел подпись. Ему все еще казалось невероятным, чтобы Наследник русского престола мог ослушаться приказания свыше. Во всяком случае, Николай считал, что Константин Павлович должен был заблаговременно предупредить о своих намерениях покойного Императора, чтобы Николай Павлович имел бы возможность и время несколько подготовиться к правлению государством.

Он сжал кулаки и поднялся со своего места. Высокий, красивый, атлетически сложенный Николай был образцом мужской красоты.

Мы исполняем волю нашего покойного брата, и желание Великого Князя Константина, - объявил он, и то, что он сказал мы, было отмечено министрами. Этот молодой человек заговорил как монарх. Мог ли он так же и действовать? Доказательство представилось гораздо раньше, чем можно было ожидать.

На следующий день, 14 декабря, когда армия должна была присягнуть новому Государю, тайное политическое общество, во главе которого стояли представители родовитой молодежи, решило воспользоваться этим днем, чтобы поднять открытое восстание против престола и династии.

Даже теперь, по прошествии столетия, очень трудно составить определенное мнение о политической программе тех, кого история назвала декабристами. Гвардейские офицеры, писатели, интеллигенты - они подняли восстание не потому, что у них была какая-то общая идея, но, по примеру французской революции, но в целях освобождения угнетенного народа. Между ними не было единомыслия по вопросу о том, что будет в России после падения самодержавия. Полковник Пестель, Князь Трубецкой, Князь Волконский и другие члены петербургской организации декабристов мечтали создать в России государственный строй по примеру английской конституционной монархии. Муравьев и декабристы провинциальных кружков требовали провозглашения республики в духе Робеспьера. За исключением Пестеля, человека с математическим складом ума, взявшего на себя подробную разработку проекта будущей русской конституции, остальные члены организации предпочли приложить свою энергию на внешнюю сторону переворота Поэт Рылеев видел себя в роли Камилла Дю Мулэна, произносящим пламенные речи и прославляющим свободу. Жалкий, неуравновешенный юноша Каховский проповедовал необходимость идти по стопам благородного Брута.

У всех на слуху и на виду трагическая гибель семьи злосчастного российского монарха Николая II. А между тем императорская фамилия Романовых по-прежнему многочисленна. Большинство ныне живущих Романовых являются потомками Великого князя Александра Михайловича .

Особую роль в чудесном спасении Романовых в 1920 году из Ливадии сыграла огромная популярность Александра Михайловича Романова среди моряков Черноморского флота и первых летчиков Российского военно-воздушного флота, подготовленных в Севастополе и Каче.

Детская дружба Сандро (так называли Александра Михайловича, чтобы отличать от многочисленных тезок среди императорской фамилии) с будущим императором Николаем II также началась в Крыму, со случайной встречи на Царской тропе между Ливадией и Гаспрой. Но взрослая жизнь Николая была полна ошибок и проблем (и лишь немногих приятных и тихих месяцев в Крыму).
А Сандро прожил удивительную полную приключений и достижений жизнь моряка, мистика, романтика, воспитателя, государственного деятеля. И среди прочих его заслуг самая важная, но мало кому известная - создание русской военной авиации и, в частности, Качинского училища летчиков под Севастополем.

Имение Гаспра к западу от Ялты и Царская тропа
Имение в Гаспре было приобретено в собственность великим князем Михаилом Николаевичем, младшим сыном императора Николая I, наместником государя на Кавказе, у княгини Мещерской в 1869 году. Участок около 70 десятин (более 100 га) был расположен на почтовом тракте у Ай-Петринской яйлы.

Имение занимало обширную площадь от Севастопольского шоссе до берега моря, заканчиваясь мысом Ай-Тодор.
Трудно было найти более живописное место на всем побережье. Великий князь очень гордился своей покупкой. В тиши и прохладе прекрасного парка был возведен небольшой дворец, свитский корпус, хозяйственные постройки. Значительная часть земли отводилась под виноградники, при которых был построен винный подвал.
Михаил Николаевич любил свое крымское имение, здесь он отпраздновал собственное 50-летие. За завтраком в тот день - 13 октября 1882 года - присутствовал его брат великий князь Константин Николаевич, владелец чудесного имения в Ореанде.
Позже Михаил Николаевич поделил это имение между сыновьями Александром и Георгием. Большая часть имения по решению отца досталась Александру Михайловичу, который и назвал ее Ай-Тодор . Георгий Михайлович дал своей части имя Харакс в честь известной римской крепости.
Пять братьев и сестра великого князя Александра Михайловича провели свое детство в Крыму, в этом имении, поэтому каждый из них сохранил о нем самые яркие и дорогие воспоминания.
Александр Михайлович очень любил Ай-Тодор, поэтому именно в нем решил провести свой медовый месяц.
Свою будущую жену, великую княжну Ксению, сестру Николая II, он впервые увидел, когда она была еще совсем ребенком, - на руках у няни. Ему же было в то время 11 лет.
Когда великий князь отправился в кругосветное путешествие, в его кармане был маленький конверт, в котором лежала карточка с надписью: "Лучшие пожелания и скорое возвращение. Твой моряк Ксения ". Юной великой княжне тогда еще не было 12 лет.
В 1893 году Александр Михайлович попросил руки Ксении у ее отца императора Александра III. Тот неожиданно быстро согласился, попросив подождать один год, так как невесте было всего 17 лет. Жених со спокойным сердцем отправился по делам службы в Америку на одном из самых современных русских крейсеров "Дмитрий Донской".
Свадьба Александра Михайловича, внука императора Николая I и великой княжны Ксении, дочери Александра III, состоялась в конце июля 1894 года. Это была первая и единственная свадьба между представителями династии Романовых.
Во время церковной службы и пения придворных певчих Александр был погружен в мысли о предстоящем свадебном путешествии в Крым.
В своих воспоминаниях он писал: "Я и Ай-Тодор выросли как бы вместе . С годами Ай-Тодор превратился в цветущий уголок, покрытый садами, виноградниками, полянами и прорезанный по берегу бухтами. На берегу был выстроен маяк, который позволял нам ориентироваться на море в туманные ночи.
Для нас, детей, этот ярко сиявший сноп света Ай-Тодорского маяка стал символом счастья. Я думал о том, будет ли Ксения это чувствовать так же, как и мои братья в течение этих двадцати лет ". На следующее утро после венчания молодые получили поздравления дипломатического корпуса в Зимнем дворце, посетили усыпальницу царственных предков в Петропавловском соборе, поклонились чудотворной иконе Спасителя в домике Петра Великого и только после окончания свадебного церемониала сели в экстренный поезд, который сравнительно быстро, за 72 часа, доставил их в Крым.
В холостяцкие годы Александр Михайлович мало заботился об Ай-Тодорском дворце, но, вступая в брак, привел его в порядок.
На Южном берегу уже ждали высоких гостей. Была заказанаполковая музыка, выставлены почетные караулы в Севастополе и в Ялте.
Их Высочества прибыли в Ялту из Севастополя на яхте "Тамара", которую великий князь приобрел в Лондоне у американского миллионера.
В Ай-Тодорском имении началась счастливая жизнь молодых супругов, полная надежд и планов на многие годы вперед. Но судьба распорядилась иначе.
Через три месяца после их свадьбы в возрасте 49 лет умер император Александр III. На престол вступил последний российский император Николай II.
Великий князь Александр Михайлович приходился Николаю II двоюродным дядей, хотя они были почти ровесниками. Знали они друг друга с детских лет и многие годы были очень дружны. Две пары молодоженов жили рядом и в Петербурге, и в Крыму. Они часто с удовольствием проводили время вместе.
Для поездок верхом и прогулок между Ливадией и Гаспрой была благоустроена древняя вьючная тропа, которую Сандро называл Горизонтальная дорожка . В народе ее стали называть , а в советские времена переименовали в Солнечную, хотя места эти хороши именно своей приятной тенью.
Когда в 1895 году у Александра Михайловича родилась дочь Ирина, царь и его жена часами проводили время у постели Ксении Александровны, восхищаясь красотой малютки, будущей княгини Юсуповой.
За Ириной последовали другие дети, все они были сыновья, внуки императора Александра III.
Дети росли в Крыму , где Александр Михайлович из образцового морского офицера превратился в сельского хозяина. Увеличение семейства сопровождалось расширением Ай-Тодорского имения. Великий князь прикупал земли у крымских татар, увеличивая площадь своих владений. Покупка каждой десятины доставляла ему, по его словам, не меньшую радость, чем рождение сына.
В 1902 году имение занимало уже более 200 десятин. "Я испытывал громадное наслаждение, сажая новые деревья, работая на виноградниках и наблюдая за продажей моих фруктов, вин, цветов. Было что-то необыкновенно бодрящее в возможности встать с восходом солнца и говорить самому себе, скача верхом по узкой тропинке, окаймленной непроходимыми насаждениями роз. Вот это реально! Это все мое! Это никогда не изменит! Здесь мое место и здесь я хотел бы остаться на всю жизнь", - вспоминал Александр Михайлович счастливые дни, проведенные в Ай-Тодоре.
Крым занимал очень важное место в жизни князя и его многочисленной семьи.
Здесь жили близкие по духу и культуре люди, родственники, друзья.

Училище летчиков в гарнизоне Кача к северу от Севастополя
Быстрое развитие авиации в странах Европы и ходатайства патриотов, желавших видеть Россию великой авиационной державой, привели к разрешению Императора Николая II создать школу для обучения офицеров полетам на аэропланах. Шефом авиаторов России стал вице-адмирал, князь Александр Михайлович .Всемирную известность этому поселку принесло Качинское высшее военное авиационное училище лётчиков – одна из двух первых российских лётных школ и первая – полностью военная.
В 1910 году Отделом Воздушного Флота России была создана первая русская школа летчиков. 24 ноября 1910 года состоялась ее открытие на аэродроме «Куликово поле» вблизи города Севастополя. Школа была открыта на добровольные пожертвования граждан России. На тот момент школа насчитывала только 8 самолетов.
Вскоре аэродром на Куликовом поле стал тесен, появились новые самолеты. Подходящее поле для летной школы было найдено в 12 верстах от Севастополя вблизи долины реки Кача.
21 ноября 1912 года считают днем основания Качи и Качинской летной школы – по престольному празднику архистратига Михаила, объявленного Русской Православной Церковью покровителем школы авиации.
В период с 1910 года по 1917 год было подготовлено 609 летчиков .
В 1914 году на аэродроме Качинской школы приземлился самолет, ведомый русским пилотом, автором «мертвой петли» - Нестеровым П.Н . Во время Первой Мировой войны, летчики, развивая Нестеровскую школу фигурного летания, освоили так называемый «штопор».

Книга воспоминаний

ПРИЛОЖЕНИЕ К «ИЛЛЮСТРИРОВАННОЙ РОССИИ»

на 1933 год

ГЛАВА XV.
... 4.
Как-то утром, просматривая газеты, я увидел заголовки, сообщавшие об удаче полета Блерио над Ла-Маншем. Эта новость пробудила к жизни прежнего Великого Князя Александра Михайловича. Будучи поклонником аппаратов тяжелее воздуха еще с того времени, когда Сантос-Дюмон летал вокруг Эйфелевой башни, я понял, что достижение Блерио давало нам не только новый способ передвижения, но и новое оружие в случае войны .
Я решил немедленно приняться за это дело и попытаться применить аэропланы в русской военной авиации. У меня еще оставались два миллиона рублей, которые были в свое время собраны по всенародной подписке на постройку минных крейсеров после гибели нашего флота в русско-японскую войну.
Я запросил редакции крупнейших русских газет, не будут ли жертвователи иметь что-либо против того, чтобы остающиеся деньги были бы израсходованы не на постройку минных крейсеров, а на покупку аэропланов? Чрез неделю я начал получать тысячи ответов, содержавших единодушное одобрение моему плану. Государь также одобрил его. Я поехал в Париж и заключил торговое соглашение с Блерио и Вуазеном.
Они обязались дать нам аэропланы и инструкторов, я же должен был организовать аэродром, подыскать кадры учеников, оказывать им во всем содействие, а главное, конечно, снабжать их денежными средствами. После этого я решил вернуться в Poccию. Гатчина, Петергоф, Царское Село и С. Петербург снова увидят меня в роли новатора.

Военный министр генерал Сухомлинов затрясся от смеха, когда я заговорил с ним об аэропланах.
-Я вас правильно понял, Ваше Высочество ,- спросил он меня между двумя приступами смеха:-вы собиpaeтесь применить эти игрушки Блерио в нашей армии? Угодно ли вам, чтобы наши офицеры бросили свои занятия и отправились летать чрез Ла-Манш, или же они должны забавляться этим здесь ?
- Не беспокойтесь, ваше превосходительство. Я у вас прошу только дать мне несколько офицеров, которые поедут со мною в Париж, где их научать летать у Блерио и Вуазена. Что же касается дальнейшего, то хорошо смеется тот, кто смеется последним .
Государь дал мне разрешение на командировку в Париж избранных мною офицеров. Великий Князь Николай Николаевич не видел в моей затее никакого смысла.

Первая группа офицеров выехала в Париж, а я отправился в Севастополь для того, чтобы выбрать место для будущего аэродрома. Я работал с прежним увлечением, преодолевая препятствия, которые мне ставили военные власти, не боясь насмешек и идя к намеченной цели. К концу осени 1908 г. мой первый аэродром и ангары были готовы. Весною 1909 т. мои офицеры окончили школу Блерио. Ранним летом в Петербурге была установлена первая авиационная неделя. Многочисленная публика - свидетели первых русских полетов - была в восторге и кричала ура. Сухомлинов нашел это зрелище очень занимательным, но для армии не видел от него никакой пользы.

Три месяца спустя, осенью 1909 года, я приобрел значительный участок земли к западу от Севастополя и заложил первую русскую авиационную школу , которая во время великой войны снабжала нашу армию летчиками и наблюдателями.

5.
Я продолжал свою деятельность в области воздухоплавания, ездил заграницу и старался как можно меньше заниматься политикой.
Придворные круги были во власти двух противоречивых в своей сущности комплексов: зависти к успешной государственной деятельности Столыпина и ненависти к быстро растущему влиянию Распутина.
Столыпин, полный творческих сил, был гениальным человеком, задушившим анархию. Распутин являлся орудием в руках международных авантюристов. Рано или поздно Государь должен был решить, даст ли он возможность Столыпину осуществить задуманные им реформы или же позволит распутинской клике назначать министров.
Отношения мои к Государю и к Государыне были внешне вполне дружественными. Мы продолжали встречаться несколько раз в неделю и приглашали друг друга на обеды, но прежней сердечности в наших отношениях мы возродить не могли.
... три Великих Князя выражали явное неуважение к воле Государя и являлись весьма дурным примером для русского общества. Если Никки не мог заставить слушаться своих родственников, то еще труднее было ему добиться того же от своих министров, генералов и приближенных. Мы несомненно переживали эпоху упадка монархического начала.

Авиационная школа развивалась. Ее офицеры участвовали в маневрах 1912 г. Сознание необходимости аэропланов для военных целей, наконец, проникло в среду закоренелых бюрократов Военного Министерства. Я заслужил великодушное одобрение Государя.
- Ты был прав, - сказал Никки во время посещения Авиационной школы: - прости меня за то, что я относился к твоей идее недоверчиво. Я радуюсь, что ты победил, Сандро. Ты доволен?
Я был и доволен и недоволен. Мой триумф в авиации не смягчил горечи моих неудач во флоте. Эту рану ничто не могло залечить. Ничто не могло заставить забыть меня кошмары 1904 -1906 г. г.

6.
Между тем наши странствования бросали нас из одного конца. Европы в другой.
Традиционная весенняя встреча с королевой английской Александрой в Дании. Paнний летний сезон в Лондоне. Пребывание Ксении на водах в Киссингене или же в Виттеле. Далее сезон в Биаррице. Экскурсии детей в Швейцарию. Ранний зимний сезон в Каннах. Мы покрывали в вагоне многие тысячи километров.
Летом 1913 года наша ежегодная программа мне надоела. Ксения и дети остановились в громадном отеле в Трепоре, а я отправился в Америку. Успехи Куртиса и братьев Райт делали мою поездку необходимой, но кроме того, мне хотелось провести несколько недель в обществе моих друзей в Филадельфии и в Ньюпорте. Мое намерение вернуться чрез короткое время в Соединенные Штаты обратно исполнилось ровно двадцать лет спустя.
...Разница между Европой и Америкой была слишком разительна.
Поздней осенью в 1913 г. я был опять в С. Петербурге и предсказывал надвигающуюся мировую войну.
- Вы можете точно предсказать, когда война начнется? - спрашивали меня умные, но иронически настроенные люди .
- Да, могу, не позже 1915 года .
- Ужасно...

Наступила зима 1913 -14 г. г. - мой последний «Cветский сезон» в С. Петербурге. Главной темой разговоров являлось трехсотлетие Дома Романовых, празднование которого началось прошлой весной. Казалось, все было в порядке. Правительство уверяло, что все шло так, как еще никогда не шло со времен Александра III.
В феврале дочь моя Ирина вступила, в брак с князем Ф. Ф. Юсуповым. Новобрачные отправились в свадебное путешествие в Италию и в Египет, условившись встретиться с нами в июне.

ГЛАВА XVI.

Ни один из сотни миллионов европейцев того времени не желал войны. Коллективно - все они были способны линчевать того, кто осмелился бы в эти ответственные дня проповедовать умеренность.
За попытку напомнить об ужасах грядущей войны, они убили Жореса в Париже и бросили в тюрьму Либкнехта в Берлине.
Немцы французы, англичане и австрийцы, русские и бельгийцы все подпадали под власть психоза разрушения, предтечами которого были убийства, самоубийства и оргии предшествовавшего года. В августе же 1914 года это массовое помешательство достигло кульминационной точки.
....Я верю, что после тяжелых испытаний в России зародится Царство Духа, Царство освобождения души человека.
Не может быть Голгофы без Воскресения. А более тяжкой Голгофы, чем Голгофа Великомученицы России, мир не видел.
Будем верить в Царство Духа.
Вот что я хотел сказать моим русским читателем.

Великий Князь АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧ

Париж
Июнь 1932 г
=======================================

Я надеюсь, что будет в гарнизоне Кача памятник этому необыкновенному человеку. Небольшой обзор материалов о Великом князе Александре Михайловиче вызовет интерес к более глубокому знакомству с литературой о нем и его собственным мемуарам.

Краткая биографическая справка

Александр Михайлович Романов, известный как Сандро, (родился 1 апреля 1866, Тифлис. Умер - 26 февраля 1933, Рокбрюн, департамент Приморские Альпы, Франция), великий князь, Его Императорское Высочество, четвёртый сын великого князя Михаила Николаевича и Ольги Фёдоровны, внук Николая I.

Получил домашнее образование, друг детства императора Николая II.

В 1885 году окончил Морское училище в звании мичмана, зачислен в гвардейский экипаж, и проходил службу на флоте. В 1886 совершил кругосветное плавание на корвете «Рында» . В 1890-91 совершил плавание в Индию на собственной яхте «Тамара». В 1892 командир миноносца «Ревель». В 1893 в должности старшего лейтенанта совершил плавание в Северную Америку на фрегате «Дмитрий Донской» в составе эскадры посланной в Америко по случаю 400-летия открытия Нового Света. В 1894 произведён в капитаны 2-го ранга.

В 1894 женился на Ксении Александровне, дочери Александра III.

С марта 1895 по июль 1896 - старший офицер броненосца «Сисой Великий». С 1891 являлся инициатором и основателем издания первого в стране ежегодного справочника «Военные флоты», возглавлял его регулярный выход в свет до 1906 года. В 1895 году представил Николаю II разработанную под его руководством программу усиления Российского флота на Тихом океане, в которой предсказывал, что в 1903-1904 начнётся война с Японией, после завершения японской судостроительной программы. Программа и связанные с нею вопросы были подвергнуты обсуждению но не приняты, что привело к его отставке.

В 1898 вернулся на действительную службу на флот. С 31 января 1899 - старший офицер броненосца береговой обороны «Генерал-адмирал Апраксин». В 1901-1902 командовал черноморским эскадренным броненосцем «Ростислав». 1 января 1903 произведён в контр-адмиралы, назначен младшим флагманом флота Черноморского моря с зачислением в свиту его Величества.

Во время русско-японской войны 1904-1905 гг. руководил подготовкой и действиями вспомогательных крейсеров из пароходов Добровольного флота на вражеских коммуникациях, затем возглавил «Особый комитет по усилению военного флота на добровольные пожертвования ». В 1905 г. принял командование отрядом новых минных крейсеров (эсминцев) Балтийского флота, построенных на собранные этим комитетом средства.

Высказывался против посылки 2-й Тихоокеанской эскадры на Дальний Восток, считая её недостаточно сильной. Принял непосредственное участие в разработке программ воссоздания флота, стремился привлечь к решению этой задачи внимание органов государственного управления и общественности, выступал активным сторонником постройки качественно новых линейных кораблей. В 1909 году Александру Михайловичу было присвоено звание вице-адмирала.

Один из первых руководителей русской авиации, был инициатором создания офицерской авиационной школы под Севастополем в 1910 , шеф Императорского ВВФ . Участвовал в Первой мировой войне.

После Февральской революции из армии были удалены все Романовы, и Александр Михайлович 22 марта 1917 был уволен от службы по прошению с мундиром.

Некоторое время жил в Крыму в Ливадии , а в 1920 г. смог покинуть Россию на английском военном корабле вместе с женой и детьми, а также вдовствующей императрицей Марией Федоровной (тещей), которая гостила у дочери и, таким образом, по случайности не попала в группы Романовых, подлежащих ликвидации.

В эмиграции был почетным председателем Союза русских военных летчиков , Парижской кают-компании, Объединения чинов гвардейского экипажа, покровителем Национальной организации русских разведчиков .

В эмиграции выпустил чрезвычайно интересную «Книгу воспоминаний», являющуюся ценным источником и благодаря своей искренности и интеллекту автора вызывающую симпатию.

Семья
В 1894 г. в Петергофе женился на своей двоюродной племяннице Ксении Александровне, старшей дочери Александра III, родной сестре Николая II. Ксения Александровна умерла в Англии, в Wilderness House, Hampton Court, Middlesex, 20 апреля 1960 г.

Их дети : Ирина (1895-1970), с 1914 г. жена Феликса Феликсовича Юсупова, мл. (1887-1967) Андрей (1897-1981) Фёдор (1898-1968) Никита (1900-1974) Дмитрий (1901-1980) Ростислав (1902-1977) Василий (1907-1989) Большинство ныне живущих Романовых являются потомками Александра Михайловича.

Членство в организациях
Почётный председатель Русского Императорского Общества Судоходства, председатель промыслового отдела Александр Михайлович был «мистическим масоном» и спиритиком, называл себя розенкрейцером и филалетом. Состоял в масонской «Великокняжеской Ложе» (Санкт-Петербург, после 1907 до 1917), основатель «Адмиралтейской Ложи» (Санкт-Петербург, 1910-е), работавшей по ритуалу филалетов. Согласно энциклопедическому словарю Серкова, Александр Михайлович был мастером ложи «Карма», работавшей в 1910-1919 годах по шведскому (розенкрейцерскому) уставу.

Текущая страница: 36 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 25 страниц]

Отец русской авиации

Он не без волнения готовился к своей первой лекции в США. Выступать предстояло в баптистской церкви в Гранд-Рапидс. Церковь была полна. Восемьсот пятьдесят человек собрались послушать его лекцию о спиритизме. Большинство привлекала не столько тема, сколько сам лектор. Он шел к трибуне, как вдруг оркестр заиграл вступление к гимну Российской империи «Боже, царя храни». Все слушатели дружно встали, а он… Он собрал всю силу воли, чтобы не потерять сознание. Потом плохо понимал, как все-таки заставил себя начать выступление. Ему предстояло еще шестьдесят лекций в американских церквях, университетах, женских клубах. В каждом контракте он оговаривал: ни до лекции, ни во время, ни после ни в коем случае не исполнять русский гимн. Признавался: не так трудно было пережить самоубийство империи, как через 11 лет снова услышать ее живой голос. Организаторы вынуждены были принять это условие, хотя исполнение гимна сделало бы встречу еще более эмоциональной. Американцы не чужды сентиментальности, их не раз обманывали авантюристы, выдававшие себя то за великую княжну Анастасию, то за великого князя Михаила. А здесь – настоящий великий князь Александр Михайлович Романов! В ранней молодости он бывал в Соединенных Штатах. Его помнили.

Он был единственным из шестерых братьев Михайловичей, кому удалось спастись из революционной России. Младший, Алексей, умер, не дожив до двадцати лет; Михаила выслали из России давно, он поселился в Англии, события, происшедшие на Родине, его не коснулись; старших, Николая и Георгия, расстреляли в Петропавловской крепости (Александр с детства не любил это место, будто предчувствовал беду); Сергея сбросили в шахту в Алапаевске. Он же уехал сам и вывез из охваченной безумием страны всех своих семерых детей. Фантастическая по тем временам милость судьбы. Так что интерес его к мистицизму неслучаен. Правда, много лет назад, когда в падение трехсотлетней империи мало кто мог поверить, явившийся ему во время спиритического сеанса дух сирийского провидца Алкахеста предсказал не только кровавую революцию, но и ее результат. Результат был вдохновляющим: великий князь Александр Михайлович будет возведен на трон предков. Сбылась только первая часть пророчества…

Великий князь Александр Михайлович.

Тем не менее Александр Михайлович занимает совершенно особое место среди тридцати трех героев (некоторых героями назвать трудно, так что точнее – персонажей) этой книги. И не потому, что обладал незаурядным умом, энергией и изобретательностью; не потому, что был ближайшим другом последнего императора, так что (до определенного момента!) мог оказывать некоторое влияние на ход событий в стране. Дело в другом: Александр Михайлович – единственный из великих князей оставил нам, потомкам, пространные, блестяще написанные мемуары, охватывающие конец царствования Александра II, оба последних царствования и частично первые годы жизни Романовых в эмиграции. Его книги «Once a Grand Duce» («Кто однажды был великим князем») и «Always a Grand Duce» («Тот всегда будет великим князем») – бесценный источник информации о царской семье. Это, с одной стороны, информация изнутри, которой уступают любые воспоминания приближенных, воспитателей, фрейлин: они были к трону близки, но их все же не допускали к самому сокровенному. С другой стороны, мемуары великого князя несомненно субъективны, а поскольку отношения между Романовыми были отнюдь не безоблачны, к некоторым характеристикам (как положительным, так и негативным) следует подходить с большой осторожностью. Самый простой и убедительный пример: семейство великого князя Михаила Николаевича впервые в полном составе попадает в Зимний дворец, Александр впервые видит своих многочисленных двоюродных братьев. Казалось бы, чтобы составить впечатление о каждом, нужно познакомиться поближе, но мемуарист пишет: «И наконец, наш „враг“ Николаша. Самый высокий мужчина в Зимнем дворце… в течение всего обеда Николаша сидел так прямо, словно каждую минуту ожидал исполнения государственного гимна. Время от времени он бросал холодный взгляд в сторону „кавказцев“ и потом быстро опускал глаза, так как мы все как один встречали его враждебными взглядами». Николаша – будущий Верховный главнокомандующий русской армией в первой половине Первой мировой войны, один из самых одаренных великих князей. Чем заслужил он такую немилость четырнадцатилетнего кузена? Оказывается, давно, еще в раннем детстве Николай Николаевич что-то не поделил со старшим братом мемуариста Николаем Михайловичем. Серьезная причина для вражды, ничего не скажешь. Причем вызванная этой причиной неприязнь сохраняется почти до конца дней… Кроме того, мемуары написаны шестидесятилетним эмигрантом через десятилетия после описываемых событий. Он знает, к чему привели какие-то давние слова или поступки. Это знание вольно или невольно меняет отношение автора к прошлому: нередко он изображает себя мудрым провидцем, предостерегающим царя от одних решений и подсказывающим другие. Как-то так оказывается, что, прислушайся Николай к советам друга Сандро, и судьба России и династии была бы просто радужной. Впрочем, преувеличение собственной роли в истории свойственно большинству мемуаристов.

Преимущество писем и дневников в этом смысле очевидно. Во-первых, человек пишет в то время, когда события происходят, не зная, к чему они приведут, а значит, не ставит цели оправдать или приукрасить собственную позицию. Во-вторых, они адресованы (если это письма) близким людям или (если это дневники) написаны исключительно для себя, значит, предполагают если не абсолютную, то во всяком случае почти полную откровенность.

Мемуары же адресованы широкому читателю, и очень часто их целью становится желание скрыть истинные мотивы поступков, обстоятельства, отношения. Это касается не только воспоминаний Александра Михайловича. Так что, довольно часто ссылаясь на книги великого князя, я всегда старалась сопоставлять его информацию и суждения со свидетельствами других участников или современников описанных им событий. Надо сказать, что основным грехом при таком сопоставлении оказывалось преувеличение собственной роли, иной раз преувеличение очень значительное. Приведу только один пример, который характеризует не только автора воспоминаний, но, что не менее важно, людей, которых можно смело назвать виновниками крушения великой Российской империи, – Николая II и его супругу. 10 февраля 1917 года педантичный император записал в дневнике: «…В 2 часа приехал Сандро и имел при мне в спальне разговор с Аликс. Гулял с Марией; у Ольги заболело ухо. До чая принял Родзянко. Миша пил чай. Затем принял Щегловитова. Вечером занимался до 11 часов». А вот как вспоминает этот разговор в спальне сам Сандро: «Аликс лежала в постели в белом пеньюаре с кружевами. Ее красивое лицо было серьезно и не предсказывало ничего доброго… Мне также не понравился вид Ники, сидевшего у широкой постели. В моем письме к Аликс я подчеркнул слова: „Я хочу вас видеть совершенно одну, чтобы говорить с глазу на глаз“. Было тяжело и неловко упрекать ее в том, что она влечет своего мужа в бездну в присутствии его самого… Я начал с того, что, показав на иконы, сказал, что буду говорить с Аликс как на духу. Я кратко обрисовал общее политическое положение, подчеркивая тот факт, что революционная пропаганда проникла в гущу населения и что вся клевета и сплетни принимались им за правду. Она резко перебила меня: „Это неправда! Народ по-прежнему предан царю. Только предатели в Думе и петроградском обществе, мои и его враги“. „Нет ничего опаснее полуправды, Аликс. Нация верна царю, но нация негодует по поводу того влияния, которым пользовался Распутин. Никто лучше меня не знает, как вы любите Ники, но все же я должен признать, что ваше вмешательство в дела управления приносит вред престижу Ники и народному представлению о самодержце… все классы населения России настроены к вашей политике враждебно. У вас чудная семья. Почему же вам не сосредоточить ваши заботы на том, что даст вашей душе мир и гармонию? Предоставьте вашему супругу государственные дела!“» Она вспыхнула и взглянула на Ники. Он промолчал и продолжал курить». Далее Александр Михайлович рассказывает о том, как уговаривал императрицу пойти на уступки ненавистной Думе и, видя, что уговоры не действуют, предостерег: «Быть может через два месяца в России не останется камня на камне, чтобы напоминать нам о самодержцах, сидевших на троне наших предков… Я не проронил в течение тридцати месяцев ни слова о том, что творилось в составе нашего правительства, или, вернее говоря, вашего правительства. Я вижу, что вы готовы погибнуть вместе с вашим мужем, но не забывайте о нас! Разве все мы должны страдать за ваше слепое безрассудство? Вы не имеете права увлекать за собою ваших родственников в пропасть». «Я отказываюсь продолжать это спор, – холодно сказала она. – Вы преувеличиваете опасность. Когда вы будете менее возбуждены, вы осознаете, что я была права».

Где тут правда? Можно с уверенностью сказать, что какой-то разговор в спальне 10 февраля действительно имел место. Что касается поведения императрицы (ей оставалось пребывать в этой роли меньше месяца), то в правдивости великого князя сомневаться не приходится. Есть подтверждения. Достаточно одного: незадолго до визита Александра Михайловича к ней с теми же просьбами и предостережениями приходила ее любимая сестра Элла. Царица выгнала (!) Елизавету Федоровну за дверь. А уж сколько родственников, понимая бессмысленность разговора с Александрой, увещевали Николая! Все впустую. Что касается поведения императора при разговоре, тоже похоже на правду: многие свидетельствуют, что он никогда ни словом (во всяком случае прилюдно) не возражал жене. Но попробуем сопоставить запись в дневнике императора со свидетельством великого князя. Николай упоминает о визите Сандро абсолютно равнодушно, что называется, в проброс, наравне с прогулкой с Марией и чаепитием с Мишей. Что это, полная глухота, нежелание вникнуть в слова старого друга или разговор был не таким острым, не таким судьбоносным, каким post factum описывает его Сандро? Сегодня этого уже не узнать. Очевидно одно: через 13 лет после событий Александр Михайлович понимает их и оценивает абсолютно адекватно, в отличие от тех, кто до сих пор не видит вины Николая и Александры в крушении привычного правопорядка.

Думаю, нет смысла подробно рассказывать о жизни великого князя – о многом я уже писала в главах, посвященных его многочисленным родственникам: о родителях, о воспитании и обучении Михайловичей, о жизни в Тифлисе, о первом приезде в Петербург и знакомстве с родственниками, об отношении практически ко всем дядям и двоюродным братьям, о женитьбе на дочери Александра III и сестре Николая II, Ксении Александровне, о конфликте с великим князем Алексеем Александровичем, о попытках спасти монархию, о реакции на Ходынскую трагедию, о жизни в Крыму после революции и о многом еще. Так что остается только кое-что добавить о впечатлениях детства и юности, событиях личной жизни и рассказать, если не обо всех предприятиях весьма энергичного и предприимчивого великого князя, то хотя бы о главном – об организации отечественного воздухоплавания.

Итак, самые яркие впечатления детства и юности, повлиявшие на формирование характера и мировоззрения Сандро. Первым, незабываемым, прервавшим привычный ход событий была болезнь, скарлатина. Она помешала мальчику вместе с семьей поехать в Петербург, ему пришлось остаться в отцовском имении в Боржоми под присмотром двух врачей. Как только он начал поправляться, они с удовольствием забыли о своих обязанностях и начали увлечено играть со своим маленьким пациентом в индейцев. Все окружающие старались угодить юному великому князю как могли. Никогда в жизни он не ел столько сластей, не получал столько игрушек, как в этот незабываемый месяц в Боржоми (матушка, Ольга Федоровна, была строга и считала сласти и игрушки непозволительным баловством). Когда Сандро совсем окреп, ему разрешили отправляться в далекие прогулки по окрестным горам и лесам. Потом он объедет весь мир, но ничего красивее окрестностей Боржоми не найдет.

Вторым незабываемым впечатлением было знакомство, сыгравшее огромную роль в жизни мемуариста. «…Я налетел на улыбавшегося мальчика моего возраста, который гулял с няней, державшей ребенка на руках. Мы внимательно смотрели друг на друга. Мальчик протянул мне руку и сказал: „Ты не знаешь меня? Я твой кузен Ники, а это моя маленькая сестра Ксения“ (так великий князь впервые увидел малышку, которая через 17 лет станет его женой. – И. С. ), его добрые глаза и милая манера общения удивительно располагали к нему. Мое предубеждение в отношении всего, что было с севера, внезапно сменилось желанием подружиться именно с ним. По-видимому, я тоже понравился ему, потому что наша дружба, начавшаяся с этого момента, длилась сорок два года». Ники и правда, по общему мнению, был очень милым мальчиком. К тому же его положение наследника престола определенно добавляло ему обаяния. Я ни в коем случае не хочу обвинить Александра Михайловича в прагматизме. Скорее всего, свой выбор он сделал по велению сердца и, надо сказать, этому выбору не изменил. Он сразу «решил завязать дружбу с Ники и его братом Георгием… был не прочь избрать товарищами моих игр великих князей Павла Александровича и Дмитрия Константиновича. Что же касается остальных великих князей, то я решил держаться от них подальше, насколько мне позволят этикет и вежливость. Глядя на гордые лица своих кузенов, я понял, что у меня есть выбор между популярностью в их среде и независимостью моей личности. И произошло так, что… в течение всей жизни в России я имел очень мало общего с членами императорской семьи, за исключением императора Николая II и его сестер и моих братьев».

Итак, тринадцатилетний мальчик делает сознательный нравственный выбор: хочет сохранить независимость своей личности. Вслед за этим ему пред стоит еще один выбор – выбор рода занятий. Батюшка, генерал-фельдцейхмейстер, хотел, чтобы все его сыновья стали артиллеристами, в крайнем случае офицерами гвардии, но он совершил оплошность, взяв на должность одного из наставников к своим сыновьям веселого, удивительно симпатичного флотского лейтенанта Николая Александровича Зеленого. Тот был большим шутником и потрясающим рассказчиком. Его истории из привольной жизни моряков решили судьбу Сандро: мальчик возмечтал стать моряком. К ужасу и возмущению родителей. Впервые в жизни он проявил характер, ни уговоры, ни угрозы отца не смогли переубедить упрямца. Чтобы стать флотским офицером, нужно было окончить Морской корпус. Но разве может великий князь учиться с простыми смертными? Разумеется, нет. Пришлось приглашать учителей в Ново-Михайловский дворец (благо семья к тому времени уже переехала в Петербург). К Сандро пригласили наставника-моряка, с тайной надеждой, что этот крайне неприятный человек отвратит мальчика от нелепой затеи стать моряком. Наставник очень старался, постоянно обвинял великого князя в непроходимой тупости, уверял, что с такими способностями ему никогда не сдать экзаменов строгим профессорам Морского корпуса. Экзамены Сандро сдал блестяще, но главное, понял, что не ошибся: море – его призвание. Во время учебных плаваний от работы не отлынивал, с кадетами вел себя по-товарищески. Ну а к тому, что спал в отдельной каюте, ел за столом капитана, они относились с пониманием: как-никак – великий князь.

В день, когда ему исполнилось 20 лет, в Петергофском дворце состоялся торжественный прием в честь совершеннолетия. Сандро присягнул дважды (так присягали все великие князья). Сначала поклялся в верности основным законам империи о престолонаследии, второй была присяга подданного. Держась левой рукой за полотнище флага Гвардейского экипажа, подняв правую руку вверх, он прочитал вслух обе присяги, поцеловал крест и Библию, которые лежали на аналое, подписал присяжные листы, обнял государя и поцеловал руку императрице. С этого момента начиналась взрослая жизнь. Одним из первых и главных ее событий становилась финансовая независимость. Правда, еще пять лет она была относительной: на этот срок император назначал опекуна, который должен был научить молодого великого князя разумно и осторожно тратить свои деньги. Сандро с большим трудом удалось доказать, что ему не нужно назначать опекуна: он вот-вот отправляется в трехгодичное плавание, и иметь опекуна в Петербурге по меньшей мере странно. Уговаривать он умел, ему придется не раз воспользоваться этим своим талантом. И вот двадцатилетний юноша становится обладателем 210 тысяч рублей в год. Если учесть, что до 16 лет он не получал на карманные расходы ни копейки, а с того дня, когда исполнилось 16, стал получать от родителей по 50 рублей в месяц, станет понятно, что он почувствовал себя Гаруном-аль-Рашидом. Но не стал тратить деньги в ресторанах и ночных клубах, как это делало подавляющее большинство его родственников. Он начал собирать библиотеку. Заявил, что у него будет лучшая в России библиотека по морскому делу. Во время кругосветного путешествия, в которое отправится на корвете «Рында» вскоре после совершеннолетия, он не будет забывать на стоянках пополнять свою библиотеку. А стоянки были весьма экзотические. Первая – Рио-де-Жанейро. Не успел оглядеться, как получил каблограмму с приказом сделать визит бразильскому императору Дону Педро. Мудрый седобородый монарх два часа на равных беседовал с юным племянником российского императора. Сандро почувствовал себя почти всемогущим. Ему пришла в голову весьма конструктивная идея: зачем идти в Магелланов пролив, а потом обследовать наши дальневосточные берега, вести топографическую съемку в Татарском проливе, изучать северные берега Камчатки, Охотского моря, Беринговы острова, когда можно побывать в не менее экзотических странах, чем Бразилия? И он обратился к кузену Алексею с просьбой изменить маршрут. Генерал-адмирал (он вскоре станет яростным противником реформ, которые непрерывно будет предлагать Сандро) легко согласился.

И сам молодой великий князь и весь экипаж были в восторге. «Рында» побывает в Сингапуре, Гонконге, Нагасаки, Ньюкасле, Сиднее, Мельбурне, Новой Зеландии, на Моуккских островах, островах Фиджи, Самоа, на Цейлоне.

Жизнь была полна приключений. Торжественные приемы, парады, обеды, балы, охота. Но главным событием была первая близость с женщиной. Это случилось в Гонконге. Барышня была опытной, прехорошенькой и неглупой. Жажда красивой жизни занесла ее в Гонконг из Сан-Франциско. Жизнь не всегда оказывалась красивой, но с великим князем ей повезло. К своей первой женщине он относился с нежностью. Потом, когда приходилось бывать в Гонконге, первым делом брал рикшу и отправлялся к ней. Она всегда была ему рада. Когда вернулся в Гонконг через 4 года, узнал, что она умерла от туберкулеза. Но это будет потом. А пока плавание продолжалось, продолжалось и «воспитание» великого князя, который просто поражал спутников своей невинностью.

Следующая длительная остановка – Нагасаки. Этот японский порт был в те времена главной стоянкой русской Дальневосточной эскадры. Рядом с портом – деревня Инасса. Там все – для русских офицеров. В первую очередь женщины. Нет, вовсе не портовые девки на одну ночь, как в Европе. Здесь – временные жены. Они будут преданно ухаживать за своим мужчиной, будут верны ему. Правда, ровно до той минуты, когда его судно поднимет якорь. Сандро долго не решался завести такую жену. Наконец, его уговорили. Японцы отнеслись к выбору жены для брата русского царя весьма ответственно: на смотрины явилось 60 претенденток. Выбрать было невозможно: все на одно лицо. Сандро любил синий цвет и принял простое решение: выбрал девушку в синем кимоно. Она оказалась веселой, ласковой, покладистой. Он был щедр. Так что союз получился гармоничный. В свободные минуты любознательный великий князь изучал японский язык. Полученными знаниями решил блеснуть во дворце микадо.

Его, разумеется, пригласили, иначе и быть не могло, стоило императору Страны Восходящего Солнца услышать, что на его земле гостит брат соседнего монарха. На приеме обменялись короткими речами через переводчика, а вот за обедом, сидя рядом с императрицей, Сандро заговорил по-японски. Императрица ответила ему недоуменным взглядом. Он решил разборчиво, членораздельно повторить свои восторги по поводу успехов Японии. Поначалу она сдерживалась, глаза наполнялись слезами, потом громко прыснула, как это умеют маленькие девчонки, когда не в силах сдержать смех. Это был сигнал. Взрыв неудержимого хохота потряс стены дворца. Когда все успокоились, принц, говоривший по-английски, по просьбе матери спросил великого князя, где тот научился так говорить. Сандро удивился: чем так нехорош его японский? Все дружно заулыбались. «Нет, что вы, – ответил благовоспитанный принц, – наоборот, очень хорош, но это особый японский, не знаю даже, как вам сказать… Не случалось ли вам посещать некий квартал? Квартал Инасса? Вот как? Я не знал, что можно научить жаргону Инасса. Передайте вашей даме мои поздравления».

Любовные приключения продолжились уже в Петербурге: Сандро влюбился в великую княжну Ксению. Старшей дочери Александра III было тогда 14 лет. Император обещал подумать, но запретил даже заикаться о женитьбе, пока девочке не исполнится 18. Понимая, что ждать еще долго, Сандро решает отправиться в новое кругосветное путешествие, покупает яхту, берет с собой брата Сергея, набирает команду и отправляется в путь. Любопытен состав команды: только двое вольнонаемных, которым хозяин яхты платит жалованье, а 29 человек – матросы императорского флота (нечто, напоминающее модное в наше время использование солдат срочной службы на строительстве генеральских дач). Яхта «Тамара» взяла курс на Цейлон. Братья мечтали об охоте на слонов. Их познакомили со знаменитым охотником Лемезюрье, убившим за 15 лет 90 слонов. Они были в восторге. Охота началась. Но убить слонов им удастся только во время второго визита на Цейлон. Первую охоту прервет приказ явиться в Коломбо. Дело в том, что туда на крейсере «Память Азова» прибыл любимый друг Ники. Батюшка послал его познакомиться со странами Азии. Встреча за тысячи километров от дома была праздником.

Вскоре после возвращения домой с богатыми охотничьими трофеями великому князю пришлось отправляться в новое плавание. Александр III получил приглашение принять участие в торжествах по поводу четырехсотлетия открытия Америки. Сам он не хотел надолго покидать страну, решил послать эскадру с одним из великих князей. Выбор пал на Александра Михайловича. В Вашингтоне он был принят президентом Кливлендом, передал сердечные поздравления государя с юбилеем и благодарность за помощь, которую оказали американцы в 1892 году во время голода в юго-западных губерниях России.

Чтобы передать впечатления великого князя от Америки, процитирую его воспоминания: «Так вот она, страна моей мечты! Трудно было поверить, что всего 29 лет назад здесь царил ужас братоубийственной войны. Напрасно искал я следы того страшного прошлого – на улицах царили веселье и благополучие… Взору наблюдателя является живой пример возможностей страны в условиях, сходных с российскими. Нам следовало только вложить немного здравого смысла в нашу политику. И тут же, в те несколько минут, пока длилась моя прогулка в этот вечер, в голове моей созрел широчайший план американизации России». План этот он восторженно доложит императору (прежде всего, по этому плану, следовало перенять у США полное смешение сословий). План будет отвергнут, как и предложенные им позднее планы перестройки военно-морского флота и взятия Константинополя.

Великая княгиня Ксения Александровна.

Пока ему удастся осуществить только одну свою мечту: жениться на Ксении. Первую брачную ночь было принято проводить в Ропшинском дворце (мне не удалось выяснить истоки этой удивительной традиции, удивительной потому, что именно в этом дворце был убит первый из великих князей Романовых, успевший стать императором Петром III и свергнутый с трона). Свадьба запомнилась не только умопомрачительными подарками, но и смешным происшествием по дороге в Ропшу. Дворец был так ярко иллюминирован, что кучер, ослепленный непривычным сиянием, не заметил маленького мостика через ручей, и тройка лошадей вместе с каретой и новобрачными оказалась в воде. Перед князем Вяземским, встречавшим молодоженов на ступенях дворца, предстал жених с черными от грязи лицом и руками. Роскошный наряд невесты: пальто с горностаем, шляпа со страусовыми перьями, туфли с драгоценными пряжками – все было покрыто грязью. Ни один мускул не дрогнул на лице опытного царедворца. Он с подобающей моменту торжественностью приветствовал великокняжескую пару. Оставшись одни, они начали неудержимо хохотать.

Вторым поводом для смеха стал в этот вечер наряд жениха, в который каждый из Романовых облачался перед первой брачной ночью. «Мы расстались в час ночи, чтобы надеть наши брачные одежды. Проходя в спальню к жене, я увидел в зеркале отражение моей фигуры, задрапированной в серебряную парчу, и мой смешной вид заставил меня снова расхохотаться. Я был похож на оперного султана в последнем акте…» Через год Ксения родила дочь. Назвали Ириной. Она вырастет неотразимой красавицей, выйдет замуж за Феликса Юсупова, проживет непростую, но явно не скучную жизнь. А Ксения родит еще шестерых сыновей. Двенадцать лет Сандро будет счастлив с женой. Потом ему захочется какого-то разнообразия. Он изменит жене просто из любопытства. Потом – влюбится, предложит возлюбленной уехать на острова Фиджи или в Австралию и сделаться фермерами. Она благоразумно откажется. О том как развивались отношения с женой, Александр Михайлович вспоминал с грустью: «Я все больше схожу с ума и не могу больше таиться от Ксении. Рассказываю ей все. Она сидит тихо, слушает, потом начинает плакать. У меня тоже слезы. Она вела себя как ангел. Сердце у нее было разбито, но даже такую ужасную правду она предпочла лжи. Мы со всех сторон обсудили ситуацию и решили оставить все по-прежнему ради детей. Мы навсегда остались друзьями и стали друг другу даже ближе после такого испытания. Вся добродетель – на ее стороне, вся вина – на мне. Она проявила себя как великая женщина и замечательная мать».

Не стоит думать, что дама, с которой Сандро в первый раз изменил жене, навсегда удержала его около себя. После нее у великого князя было много увлечений, по большей части мимолетных – его образ жизни стал таким, как у многих людей его круга. Правда, Ксения Александровна тоже не долго страдала. Воспитательница княжны Ирины графиня Комаровская с ужасом вспоминала: «у родной сестры царя, у матери многочисленного семейства и почти взрослой дочери был открытый любовник!» А вот что писал Феликс Юсупов из Парижа своей матушке, княгине Зинаиде Николаевне (в молодости у нее был роман с Александром Михайловичем): «Из театра поехали ужинать в Caffe de Paris. Как раз перед нами сидел Александр Михайлович со своей дамой и Ксения Александровна со своим англичанином. Это прямо непонятно, как можно так афишировать. У Ксении вид ужасный, цвет кожи совсем земляной. Ее англичанин очень красив и замечательно симпатичен, а американка так себе, очень банальное лицо, зато чудные белые зубы (великий князь был в это время увлечен богатой молодой американкой мисс Воботан, дочерью владельца бань в Нью-Йорке. – И. С. ). Почти рядом с ними сидел Борис Владимирович с целым гаремом кокоток. Александр Михайлович на старости лет с ума спятил. Когда мы все вышли на улицу, он бросился на Дмитрия Павловича и меня, схватил нас за руки, и мы бешено начали крутиться на тротуаре при общем удивлении публики и прохожих». Добавлю, что в это время Сандро самозабвенно увлекся танцами, вернее, не танцами вообще, а танго. Николай II был шокирован: танго он считал непристойным, в России этот танец был запрещен.

Но романы романами, танцы танцами, а страсть к реформам великого князя не покидала. Сначала он мечтал реформировать флот, который в этом, несомненно, нуждался. Но сопротивление генерал-адмирала великого князя Алексея Александровича и абсолютную инертность Николая преодолеть не удалось. Попытки занять место Алексея, стать генерал-адмиралом тоже кончились ничем. Хотя очень старался. Единственное, что сумел сделать, это помочь Александру Степановичу Попову преодолеть сопротивление чиновников, испытать и внедрить на флоте (для начала на эскадренном броненосце «Ростислав», которым командовал великий князь) его замечательное изобретение – беспроводный телеграф.

Чтобы как-то утешить друга детства, Николай присвоил ему звание контрадмирала и, уступив его настоятельным просьбам, создал «Главное управление торгового мореплавания и портов» (раньше то и другое находилось под началом министра финансов Витте). Вспоминая об этом, Сергей Юльевич назвал Александра Михайловича негодяем и интриганом. Тем не менее, пребывая в ранге министра, великий князь упорядочил законодательство о торговом мореплавании, начал строить несколько новых портов; организовал новую пароходную линию, соединившую наши черноморские порты с Персидским заливом. Он предлагал создать общество для эксплуатации нефтяных промыслов Баку, но не только не встретил поддержки, но и был обвинен в авантюризме и подрывании основ. Его проект постройки мощного дредноута тоже вызвал ожесточенное сопротивление генерал-адмирала и его сторонников. Во время русско-японской войны он упорно отговаривал Николая от самоубийственной затеи послать Балтийскую эскадру через половину земного шара к японским берегам. Его аргументы не показались убедительными. Флот послали. На бессмысленную гибель. Одну свою идею ему в это время все-таки удалось осуществить: он организовал так называемую «крейсерскую войну». Цель ее состояла в том, чтобы пресекать любые поставки товаров и продуктов в Японию, которая жила в основном за счет импорта. Прервав морские коммуникации японцев, можно было без особых жертв добиться победы. Эффективность предложенной Александром Михайловичем тактики через 30 лет блестяще подтвердят американцы, которые будут топить все суда, идущие в Японию и из нее. Но великому князю довести дело до конца не удалось. После того как было потоплено английское судно, которое везло в воюющую Японию контрабандное оружие, разразился международный скандал. Россию обвинили в нападении на мирное судно нейтральной страны, Великобритания пригрозила войной. «Крейсерскую войну» пришлось прекратить. «Нейтральные» страны продолжали поддерживать Японию техникой, продовольствием, вооружением. Ослабленная, потерявшая даже свой устаревший, практически беспомощный флот Россия вынуждена была смириться.

С марта 1917 года по декабрь 1918 года Александр Михайлович был изолирован от политической жизни, но в заточении в Дюльбере он по-прежнему считал себя великим князем и одним из властителей России. Оказавшись в январе 1919 года в Париже, он быстро осознал, что теперь никому не нужен.

С мрачными мыслями великий князь Александр Михайлович прибыл в Париж, о чём он с грустью пишет в своих мемуарах: «Этот таинственный механизм самосохранения заработал во мне в тот смеркающийся январский день 1919 года, когда на станции Таранто, стоя у окна парижского экспресса и пытаясь перекричать визгливые голоса итальянских носильщиков, я прощался с офицерами корабля его величества «Форсайт», который увёз меня из охваченной революционным пожаром России.

Жаль, что не могу доставить вас прямо в Париж, в пальмовую рощу «Ритца», - пошутил капитан.

Мне тоже, - сказал я в тон ему, а сам подумал: «Слава Богу…»

Я был глубоко признателен им за трогательное внимание и великодушие, но все четыре дня плавания меня ни на минуту не покидало невыносимо острое чувство унижения от того, что внука императора Николая I англичанам приходилось спасать от русских. Я как мог старался отогнать эти горькие мысли. Я судорожно силился быть весёлым и проявлять интерес к их рассказам о Ютландском сражении и четырёхлетней морской блокаде Германии, но внутренний голос, жёсткий и саркастический, непрестанно шипел мне в уши.

Старый глупец, неисправимый мечтатель! - повторял он снова и снова. - Так ты думал, что сбежал от своего прошлого, - а вот оно, пялится на тебя изо всех уголков и закоулков… Видишь этих англичан? Молодцы, правда? И корабль у них превосходный, а? А как же двадцать четыре года, что ты убил на русский флот? Ты морочил себе голову пустыми мечтами, что сделаешь его мощнее и лучше английского, а вот чем всё кончилось… Ты - эмигрант, пользующийся гостеприимством своего царственного британского кузена, его люди спасли тебя от рук твоих собственных матросов, ты пьёшь за здоровье его британского величества, когда твой император расстрелян, а твои братья каждую ночь ожидают своей участи, и корабль твой лежит на дне Чёрного моря! Прекрасный ты адмирал, нечего сказать…

Сидя за столом в обществе капитана, я прибегал ко всевозможным уловкам, лишь бы не смотреть на портрет Георга V, висевший прямо напротив моего места. Сходство черт британского монарха и покойного государя, вообще поразительное, сейчас, на борту «Форсайта», было решительно непереносимо…

Ночами я лежал в каюте без сна, сжав кулаки и уставившись в иллюминатор. Мне казалось, что не имеет смысла затягивать агонию, что прыжок за борт разом положил бы конец всем моим невзгодам. Оставались, конечно, дети - семеро детей, но я боялся, что потерпел крушение не только как адмирал и государственный муж, но и как отец. Если я без колебаний бросил их в России, не было ли это лучшим доказательством моей уверенности в том, что их вырастят и воспитают без моего участия? Я не мог помочь им деньгами и ничему не мог научить. В отличие от матери и бабушки, продолжавших верить в непогрешимость Дома Романовых, я знал, что все наши истины - обман, а мудрость - лишь колоссальное скопление размытых миражей и прокисших банальностей. Я не мог воспитать сыновей в духе нашей официальной религии, поскольку она обанкротилась четыре года назад на полях Марны и Танненберга. Я не мог быть их наставником в таком внушающем трепет предмете, как «долг перед государством», потому что изгнанник ничего не должен государству, умерший неоплаканным, как бродяга под забором…

Так я лежал, мужчина пятидесяти трёх лет, без денег, без занятия, без страны, без дома и даже без адреса, пугающийся от одной мысли, что заснёт и увидит во сне тех, кого больше нет, и откладывающий самоубийство с ночи на ночь из какого-то старомодного опасения повредить репутации радушного капитана «Форсайта»».

По прибытии во Францию Александр Михайлович больше всего надеялся на переговоры с председателем Парижской мирной конференции французским премьер-министром Жоржем Клемансо. Можно было думать, что «всем известный цинизм этого старца поможет ему разобраться и найти верный путь среди того потока красноречия и идиотских теорий, которые владели тогда умами.» Великому князю не хотелось верить, что Клемансо не поймёт той мировой опасности, которая заключалась в большевизме.

Мирная конференция должна была открыться в Париже через несколько дней после прибытия туда Александра Михайловича. Увы, Клемансо не пожелал лично встретиться с русским великим князем, и ему пришлось довольствоваться беседой с его секретарём.

Господин председатель мирной конференции очень хотел бы поговорить с вами, - обратился к Александру Михайловичу личный секретарь Клемансо.

Каковы планы господина Клемансо относительно бывшего союзника Франции? - спросил великий князь, едва сдерживая себя.

Секретарь любезно улыбнулся. Он был рад случаю представлять главу французского правительства. Он начал говорить с большим жаром, говорил долго, и великий князь не прерывал его.

При существующей обстановке Франция должна думать о своём будущем. Наш долг перед нашими детьми - предвидеть возможность реванша со стороны Германии. Поэтому мы должны создать на восточной границе Германии ряд государственных новообразований, которые в совокупности составят достаточно внушительную силу, чтобы исполнить в будущем роль, которую ранее играла Россия.

Однако вы мне ещё не сказали о том, что предполагает французское правительство предпринять в отношении большевиков? - возразил Александр Михайлович.

Это очень просто, - продолжал молодой дипломат, пожимая плечами. - Большевизм - это болезнь побеждённых наций. Господин Клемансо подверг русскую проблему всестороннему изучению. Самой разумной мерой было бы объявление блокады советскому правительству.

Чего?! - удивился великий князь.

Блокады санитарного кордона, как его называет господин Клемансо. Подобная блокада парализовала Германию во время войны. Советское правительство не сможет ни ввозить, ни вывозить. Вокруг России будет воздвигнуто как бы колоссальное проволочное заграждение. Через короткое время большевики начнут задыхаться, сдадутся, и законное правительство будет восстановлено.

Разве ваш шеф примет на себя ответственность за те страдания, которым подобный метод подвергает миллионы русских людей? Разве он не понимает, что миллионы русских детей будут от такой системы голодать?

Лицо секретаря исказила неприятная гримаса:

Идя этим путём, Ваше императорское высочество, русский народ получит повод, чтобы восстать.

Вы, молодой человек, ошибаетесь. Я уверен, что ваша блокада явится только орудием для пропаганды большевизма и объединит население России вокруг Московского режима. Это и не может быть иначе. Поставьте себя на место среднего русского обывателя, ничего не понимающего в политике, который узнает, что Франция является виновницей голода в России. Как я ни уважаю авторитет господина Клемансо, я считаю эту идею и нелепой, и крайне опасной.

Что же вы предлагаете?

То же, что я предложил французскому высшему командованию на Ближнем Востоке. Не нужно кровопролития. Не нужно блокады. Сделайте то, что так блестяще удалось немцам прошлым летом в юго-западной России. Пошлите в Россию армию, которая объявит, что она несёт мир, порядок и возможность устройства свободных выборов.

Наше правительство не может рисковать жизнью французских солдат после подписания перемирия.

На этом беседа была закончена.

27 января 1919 года Александр Михайлович отправил письмо президенту США Вудро Вильсону с просьбой о встрече. Через два дня он получил ответ от секретаря президента, где говорится, что от действий «подобного рода» президенту приходится воздерживаться.

Что же касается британских властей, то они попросту отказали в визе великому князю Александру Михайловичу.

Мало того, все белые генералы, включая Колчака, Юденича и Деникина, отказались брать на службу представителей семейства Романовых и даже их близких родственников - герцогов Лехтенбергских и других.

Англия, Франция, США, Япония и другие страны вмешивались в Гражданскую войну в России не для поддержки белого движения, а исключительно в национальных интересах.

Александра Михайловича в Париже уже никто не рассматривал как политическую фигуру, но у него было множество знакомств в военных кругах, в обществе и, разумеется, среди братьев масонов. Он быстро понял, что всерьёз с большевиками воевать никто не хочет, а восстанавливать единую и неделимую - и подавно! Победители создали против России санитарный кордон из новосозданных государств-лимитрофов.

Победители в Версале делили земли Восточной Европы по глобусу. Не брались в счёт ни история, ни география, ни тем более воля народов. Так, в Польском государстве оказалось 40% неполяков, само существование которых польское правительство игнорировало. Мудрый Ллойд Джордж сказал о Польше: «Не надо создавать новую Эльзас-Лотарингию». Но, увы, Клемансо закусил удила. В итоге Версальский договор превратил мир в перемирие. Ленин пророчески заметил: «Версальский мир является величайшим ударом, который только могли нанести себе капиталисты и империалисты… победивших стран».

Уже в Париже Александр Михайлович узнал о гибели трёх своих братьев. Великий князь Сергей был убит 18 июля 1918 года в Алапаевске, а Николай и Георгий были расстреляны 28 января 1919 года в Петропавловской крепости.

29 ноября 1923 года Александр Михайлович отправил письмо в редакцию парижского отдела газеты «Нью-Йорк Геральд». Письмо это крайне сумбурное и противоречивое, и его можно трактовать вкривь и вкось. С одной стороны: «Когда Русский народ придёт к глубокому убеждению, что продление большевистского владычества равносильно постоянному рабству и нескончаемому горю, он должен будет сам свергнуть эту власть и решить, какой ему нужен государственный строй». С другой стороны: «Российские основные Законы с полной ясностью указывают, что право на Престол принадлежит Старшему Члену Нашей Семьи, каковым является в настоящее время Великий Князь Кирилл Владимирович».

А что если русский народ решит, что ему нужен не Кирилл, а другой царь? Кстати, во многих современных монархических изданиях приводится десяток причин, по которым Кирилл утратил своё право на престол.

В письме Александра Михайловича легко проследить эволюцию его взглядов на борьбу с большевиками. Если в 1919 году он оголтело требовал интервенции в Советскую Россию, то в 1923 году он писал: «Какая-либо интервенция другой страны, Франции ли, Германии ли, или какой-либо иной страны, безусловно недопустима. Когда настанет время, то русский народ, возмужалый и объединённый, сам найдёт пути для устранения нового строя…

…Я лично безусловный противник кровавой контрреволюции. Воскрешение России должно осуществиться как результат возрождения народа на основах чистого Христианства и в духе всепрощения».

Кандидатов на российский престол было более чем достаточно. Довольно большая партия эмигрантов сплотилась вокруг великого князя Дмитрия Павловича, самого законного, по их мнению, претендента.

Великий князь Николай Николаевич был весьма популярен среди военных, и они желали видеть на престоле именно его. Возможно, именно Николай Николаевич и стал бы «императором», если бы не его возраст (годы жизни 1856–1929), слабое здоровье и отсутствие детей.

А вот как описал эту «избирательную кампанию» великий князь Александр Михайлович: «Поскольку Советский Союз вступил в шестой год своего существования, эта трёхсторонняя схватка представлялась по меньшей мере преждевременной, и всё же была со всей серьёзностью воспринята многочисленными русскими беженцами. Они носились, объединялись, интриговали. И как истинные русские, заговаривали друг друга до отупения. Оборванные и бледные, они собирались на монархические сходки в душных, прокуренных залах Парижа, где чуть не до рассвета выдающиеся ораторы обсуждали достоинства троих великих князей.

Одни слушали пространные цитаты из Основных Законов Российской империи, подтверждающие неотъемлемые права Кирилла; их зачитывал какой-то престарелый сановник, облачённый в длиннополый сюртук и похожий на поставленный стоймя труп, который поддерживали сзади невидимые руки. Другие слушали разодетого генерал-майора, кричавшего, что «огромные массы населения России» желают видеть Николая, бывшего Верховного Главнокомандующего русской армией, на троне его предков. Третьи млели от сладкоречивого московского адвоката, который защищал права юного Дмитрия столь проникновенно, что наверняка вышиб бы из присяжных слезу. И всё это происходило в двух шагах от Больших Бульваров, где толпы жизнерадостных парижан пробавлялись лёгкими и крепкими напитками, совершенно позабыв о важности выборов самодержца всея Руси.

Поскольку мои политические взгляды были хорошо известны русским монархистам и явно ими не разделялись, ни разу за время той жаркой кампании моё имя не было произнесено даже шёпотом. Но однажды тихим декабрьским утром я проснулся и обнаружил, что мой сын Никита должным образом избран царём на собрании «отколовшейся» фракции роялистов. Эта новость огорчила меня. Я горячо запротестовал. То, что начиналось как невинное времяпровождение, явно принимало масштабы трагического и сомнительного фарса. Каким образом решали вопросы личного обустройства мои кузены и племянники, меня совершенно не касалось, но своего мальчика я хотел уберечь от удела всеобщего посмешища. Он работал в банке, был счастлив в браке с подружкой своего детства графиней Воронцовой и не имел ни малейшего желания состязаться с великим князем Кириллом» .

Как видим, ситуация в Париже в 1922–1925 годах ненамного отличалась от противостояния лысого и лохматого императоров в кинофильме «Корона Российской империи».

В конце 1920-х годов Александр Михайлович уже здраво оценивает ситуацию в России. И тут надо отдать должное его аналитическому уму. Ведь 99,9% эмигрантов, ранее принадлежавших к сливкам общества, по-прежнему испытывали зоологическую ненависть к СССР.

Что же касается Александра Михайловича, то он в воспоминаниях отлично показал эволюцию своих взглядов: «Мне пришло в голову, что хотя я и не большевик, однако не мог согласиться со своими родственниками и знакомыми и безоглядно клеймить всё, что делается Советами только потому, что это делается Советами. Никто не спорит, они убили трёх моих родных братьев, но они также спаяли Россию от участи вассала союзников.

Некогда я ненавидел их, и руки у меня чесались добраться до Ленина или Троцкого, но тут я стал узнавать то об одном, то о другом конструктивном шаге московского правительства и ловил себя на том, что шепчу: «Браво!» Как все те христиане, что «ни холодны, ни горячи», я не знал иного способа излечиться от ненависти, кроме как потопить её в другой, ещё более жгучей. Предмет последней мне предложили поляки.

Когда ранней весной 1920-го я увидел заголовки французских газет, возвещавшие о триумфальном шествии Пилсудского по пшеничным полям Малороссии, что-то внутри меня не выдержало, и я забыл про то, что и года не прошло со дня расстрела моих братьев. Я только и думал: «Поляки вот-вот возьмут Киев! Извечные враги России вот-вот отрежут империю от её западных рубежей!» Я не осмелился выражаться открыто, но, слушая вздорную болтовню беженцев и глядя в их лица, я всей душою желал Красной армии победы.

Не важно, что я был великий князь. Я был русский офицер, давший клятву защищать Отечество от его врагов. Я был внуком человека, который грозил распахать улицы Варшавы, если поляки ещё раз посмеют нарушить единство его империи. Неожиданно на ум пришла фраза того же самого моего предка семидесятидвухлетней давности. Прямо на донесении о «возмутительных действиях» бывшего русского офицера артиллерии Бакунина, который в Саксонии повёл толпы немецких революционеров на штурм крепости, император Николай I написал аршинными буквами: «Ура нашим артиллеристам!»

Сходство моей и его реакции поразило меня. То же самое я чувствовал, когда красный командир Будённый разбил легионы Пилсудского и гнал его до самой Варшавы. На сей раз комплименты адресовывались русским кавалеристам, но в остальном мало что изменилось со времён моего деда.

Но вы, кажется, забываете, - возразил мой верный секретарь, - что, помимо прочего, победа Будённого означает конец надеждам Белой армии в Крыму.

Справедливое его замечание не поколебало моих убеждений. Мне было ясно тогда, неспокойным летом двадцатого года, как ясно и сейчас, в спокойном тридцать третьем, что для достижения решающей победы над поляками Советское правительство сделало всё, что обязано было бы сделать любое истинно народное правительство. Какой бы ни казалось иронией, что единство государства Российского приходится защищать участникам III Интернационала, фактом остаётся то, что с того самого дня Советы вынуждены проводить чисто национальную политику, которая есть не что иное, как многовековая политика, начатая Иваном Грозным, оформленная Петром Великим и достигшая вершины при Николае I: защищать рубежи государства любой ценой и шаг за шагом пробиваться к естественным границам на западе! Сейчас я уверен, что ещё мои сыновья увидят тот день, когда придёт конец не только нелепой независимости прибалтийских республик, но и Бессарабия с Польшей будут Россией отвоёваны, а картографам придётся немало потрудиться над перечерчиванием границ на Дальнем Востоке…

Я спрашивал себя со всей серьёзностью, какой можно было ожидать от человека, лишённого значительного состояния и ставшего свидетелем уничтожения большинства собратьев: «Могу ли я, продукт империи, человек, воспитанный в вере в непогрешимость государства, по-прежнему осуждать нынешних правителей России?»

Ответ был: и «да» и «нет». Господин Александр Романов кричал «да». Великий князь Александр говорил «нет». Первому было очевидно горько. Он обожал свои цветущие владения в Крыму и на Кавказе. Ему безумно хотелось ещё раз войти в кабинет в своём дворце в С.-Петербурге, где несчетные книжные полки ломились от переплетённых в кожу томов по истории мореплавания и где он мог заполнить вечер приключениями, лелея древнегреческие монеты и вспоминая о тех годах, что ушли у него на их поиски.

К счастью для великого князя, его всегда отделяла от господина Романова некая грань. Обладатель громкого титула… попросту обязан был положиться на свою коллекцию традиций, банальных по сути, но удивительно действенных при принятии решения. Верность родине. Пример предков. Советы равных. Оставаться верным России и следовать примеру предков Романовых, которые никогда не мнили себя больше своей империи, означало допустить, что Советскому правительству следует помогать, не препятствовать его экспериментам и желать успеха в том, в чём Романовы потерпели неудачу.

Оставались ещё советы равных. За одним-единственным исключением, они все считали меня сумасшедшим. Как это ни покажется невероятным, я нашёл понимание и поддержку в лице одного европейского монарха, известного проницательностью своих суждений.

Окажись вы в моём положении, - спросил я его напрямик, - позволили ли бы вы своей личной обиде и жажде мщения заслонить заботу о будущем вашей страны?

Вопрос заинтересовал его. Он всё серьёзно взвесил и предложил мне перефразировать вопрос.

Давайте выразим это иначе, - сказал он, словно обращался к совету министров. - Что гуще: кровь или то, что я назвал бы «имперской субстанцией»? Что дороже: жизнь ваших родственников или дальнейшее воплощение имперской идеи? Мой вопрос - это ответ на ваш. Если то, что вы любили в России, сводилось единственно к вашей семье, то вы никогда не сможете простить Советы. Но если вам суждено прожить свою жизнь, подобно мне желая сохранения империи, будь то под нынешним знаменем или под красным флагом победившей революции - то зачем колебаться? Почему не найти в себе достаточно мужества и не признать достижения тех, кто сменил вас?»

Александр Михайлович так и не раскрыл имя своего августейшего собеседника. Но я уверен, что речь шла о принце Уэльском Альберте Эдварде. Если бы он жил сейчас, то наши либералы окрестили бы его «красно-коричневым принцем». На престол под именем Эдуарда VIII он вступит ровно через три года после смерти Александра Михайловича. Он во многом был похож на Александра Михайловича, его жизнеописание ещё ждёт своих исследователей.

В эмиграции Александр Михайлович жил продажей своей большой коллекции античных монет и многих других драгоценностей. «Ксенин жемчуг мы прожили ровно за три года», - пишет великий князь. И именно увлечение нумизматикой, так неприветствуемое его родными и близкими в прошлой жизни, теперь спасало Александра Михайловича. «Ещё более странно было, что возможности уплатить по счетам в Париже и получить краткую передышку могло дать мне лишь то, что всегда считали «чистым безумием» и «дорогой забавой» непутёвого члена императорской семьи, - писал великий князь. - Просматривая записи, я вспомнил слова своего отца: «Только подумай, Сандро, какие возможности ты упускаешь. Да если бы ты вложил хоть крупицу того, что тратишь, роясь в земле в Крыму, в надёжные акции и государственные облигации, ты удвоил бы свой годовой доход и никогда бы ни в чём не нуждался. Не нравятся акции и облигации - купи нефтеносные земли, медь, марганец, недвижимость, но, ради Бога, прекрати расшвыривать деньги на этих дурацких древних греков».

Что делал бы я в январе 1919-го, послушайся я советов моего практичного отца и оставь занятия археологией в 1900-х? Акции и облигации? Они пачками лежали в моём банковском сейфе в С.-Петербурге, но даже укравшие их большевики ни копейки не могли за них выручить, поскольку компании, выпустившие эти акции, развалились в революцию.

Нефтеносные земли? Медь? Марганец? Недвижимость? Всё это у меня было, но я никак не мог убедить портного с рю дю Фобур Сент-Оноре обменять пару фланелевых брюк на право владения моими доходными домами в С.-Петербурге или нефтеносными землями на Кавказе.

«Безумие окупается», - сказал я сам себе с чувством».

Кроме того, довольно много давали лекции во время его поездок в США. Там с удовольствием принимали настоящего великого князя. Десятки других Лжемихаилов, Лжеанастасий, Лжеалексеев и т.д. успели изрядно поднадоесть янки. Первое долгосрочное предложение от одного нью-йоркского лектория поступило летом 1928 года. И вот через пятнадцать лет после своего последнего посещения Александр Михайлович вновь оказался в Соединённых Штатах, где его встретил сын Дмитрий, покинувший Европу четырьмя годами ранее.

Американцы встретили великого князя в роли лектора неоднозначно: «Некоторые из них всполошились: их дочери были замужем за европейскими титулованными особами, и то обстоятельство, что великий князь разъезжает по стране и якшается с членами бизнес-клуба «Ротари», могло отразиться на социальном статусе их зятьев. Некоторые пришли в бешенство: я осмелился оскорбить священных коров либерализма и открыто выразил свои симпатии к людям дела. Некоторые говорили открыто и не стесняясь выражать свои убеждения: есть демократия или нет её, им нужна помощь воскресных школ и церквей, чтобы держать массы под присмотром».

За три зимы, проведённые в Америке, великий князь Александр Михайлович прочёл там 67 лекций.

Случались в Америке и казусы. Так, однажды Александр Михайлович прочёл в анонсе о своей предстоящей лекции: «Сегодня вечером в Новой баптистской церкви ожидается большой наплыв публики по случаю лекции русского великого князя Александра на тему…»

«Дело было не только в моём суеверии по поводу всего и вся, имеющего отношение к церкви, - вспоминает Александр Михайлович. - Но и в том, что основная часть моей лекции была посвящена «банкротству официального христианства». Когда мой менеджер обещал «самую что ни на есть достойную обстановку», я думал, он просто хочет сказать, что мне не придётся выступать в цирке. Откуда мне или любому другому европейцу было знать, что церковь можно снять для лекции? Будь это католическая церковь или синагога, я мог бы по крайней мере рассчитывать на чувство юмора прихожан, но баптистский молельный дом! Я содрогнулся…

Пастор оказался приятным, живым человеком. Его рукопожатие и манера разговаривать заставили меня усомниться в правильности моих представлений о баптистах. Он вполне мог сойти за нью-йоркского биржевого маклера…

Церковь была битком набита. Пастор сообщил, что в зале присутствуют восемьсот пятьдесят человек, но мне они казались восьмьюстами пятьюдесятью тысячами. Ни разу в жизни я ещё не был так напуган. Когда пастор произнёс: «Мне выпала большая честь представить вам великого русского князя Александра», - мои руки задрожали, а в горле пересохло. Я поднялся и хотел уже было пройти к кафедре, как вдруг грянуло «Боже, Царя храни», и я увидел, что мои слушатели встают. Я оцепенел. Впервые за одиннадцать лет я слышал эту мелодию.

Секретарь сказал мне потом, что я побледнел, как труп. Лично я ничего не помню. Иногда мне кажется, что я просто уснул в своей нью-йоркской гостинице и увидел во сне, будто читаю лекцию в новой баптистской церкви в Гранд-Рапиде. Местные газеты написали, что я говорил «ясным мелодичным голосом, без единого намёка на переживания или горечь». Сомневаюсь.

После того дня я прочёл ещё шестьдесят шесть лекций. В церквях, университетах, женских клубах и частных домах. Я никогда не оспаривал условий договора, место или время, настаивая на одном-единственном пункте: русский национальный гимн не должен исполняться ни до, ни после, ни во время моих лекций. Пережить самоубийство империи нетрудно. Услышать её голос одиннадцать лет спустя - смерти подобно» .

Во время последнего визита в 1930 году Александр Михайлович поразил американцев. В каждый свой приезд он получал кипу приглашений. Великий князь прекрасно понимал, что приглашают его не от большой любви или от сильных впечатлений от его лекций, а «в Манхэттене считалось хорошим тоном втиснуть русского с «трагической судьбой» между британским малым, знающим, что не в порядке у американок, и немецким экономистом, озабоченным будущим золотого стандарта».

На этот раз Александр Михайлович получил одновременно три самых интересных за всю его американскую эпопею приглашения. Группа видных лидеров нью-йоркских иудаистов пригласила его отужинать с ними и обсудить так называемый еврейский вопрос. Знакомые из Детройта просили приехать познакомиться с Генри Фордом, а в Клубе армии и флота предложили выступить с речью на тему пятилетнего плана.

Об этом визите Александр Михайлович писал: «Ещё более жаркие дебаты ожидали меня в Клубе армии и флота. Его руководство считало само собой разумеющимся, что я буду проклинать Советскую Россию и предскажу неминуемый крах пятилетнему плану. От этого я отказался. Ничто не претит мне больше, нежели тот спектакль, когда русский изгнанник даёт жажде возмездия заглушить свою национальную гордость. В беседе с членами Клуба армии и флота я дал понять, что я прежде всего русский и лишь потом великий князь. Я, как мог, описал им неограниченные ресурсы России и сказал, что не сомневаюсь в успешном выполнении пятилетки.

На это может уйти, - добавил я, - ещё год-другой, но если говорить о будущем, то этот план не просто будет выполнен - за ним должен последовать новый план, возможно, десятилетний или даже пятнадцатилетний. Россия больше никогда не опустится до положения мирового отстойника. Ни один царь никогда не смог бы претворить в жизнь столь грандиозную программу, потому что его действия сковывали слишком многие принципы, дипломатические и прочие. Нынешние правители России - реалисты. Они беспринципны - в том смысле, в каком был беспринципен Пётр Великий. Они так же беспринципны, как ваши железнодорожные короли полвека назад или ваши банкиры сегодня, с той единственной разницей, что в их случае мы имеем дело с большей человеческой честностью и бескорыстием».

И вот великий князь снова в Европе, в Монте-Карло. Он один сидит в опустевшем кафе. Перед ним бутылка поддельного коньяка «Наполеон»: «Скрипач закончил играть. Все уже ушли. Я один. Я не досадую на себя за размышления о том, что принадлежит далёкому прошлому… Очень скоро и мне придётся уйти. Я повидал на своём веку столько войн, что потерял способность отличить «героизм» от «трусости». Тот, кто пытается быть кем-то другим вместо того, чтобы идти через раскрытые двери - герой он или же трус? Уверен, что не знаю. Однако я знаю, что самые сильные переживания и самые увлекательные приключения в моей жизни казались мне поначалу такой рутиной, таким невезением.

Если я сейчас встану и пойду по улице к железнодорожной насыпи, я, несомненно, припомню многих других, кого уже нет, кого я провожал и встречал когда-то на вокзале Монте-Карло. Отца. Братьев. Сестру. Короля Эдуарда. Когда они были живы, я завидовал им. Теперь мне их жаль. Им так и не представилась возможность испытать то, что испытал я, и взглянуть на себя со стороны…

…Смеркается. Автомобили, проезжающие перед входом в казино, включают фары. У рулетки меня ждут знакомые, но я устал от прошлого, и мне претит встречаться с призраками казино. Это скверные, второсортные призраки. Они говорят с акцентом бессильной ненависти и мелочной жадности. В своих прежних инкарнациях они, наверное, были политиками. Их стоило давным-давно похоронить».

В начале января 1933 года здоровье великого князя резко ухудшилось. Тогда он жил в маленьком городке Ментона на Лазурном Берегу. Там на вилле Сен-Терез в нескольких километрах от итальянской границы ждала его верная подруга по Киеву Ольга Васильева. «Если бы не она [великая княгиня Ольга. - А.Ш.] и не молодая сестра милосердия по фамилии Васильева, я был бы самым одиноким человеком в мире в критические дни войны», - вспоминал великий князь. Теперь она вышла замуж за капитана Николая Чирикова. Ольга и её муж ухаживали за больным. Приехавшая вскоре Ирина Юсупова не отходила от отца. 26 февраля 1933 года великий князь Александр Михайлович скончался.

Похороны великого князя были скромными. На них приехали зять Феликс Юсупов и сыновья Андрей, Фёдор и Дмитрий. Жены не было. Великая княгиня Ксения Александровна прожила ещё 27 лет и умерла в апреле 1960 года в Англии. Однако согласно завещанию тело её было перевезено во Францию на Лазурный Берег и погребено рядом с мужем.